Последняя лента в патронном коробе MG-34 давно закончилась, да и у меня сумка с боезапасом уже показывала дно, даже несмотря на то, что я отобрал все патроны у Бориса. Правда, и немцы изрядно растеряли свой энтузиазм. Нужно иметь железные нервы, чтобы сохранять самообладание, когда вокруг падают твои мертвые или раненые товарищи, а ты не можешь даже толком понять, откуда прилетают убивающие их пули. Я сбился со счета, но даже по самым скромным прикидкам выходило, что человек сорок-пятьдесят немцы потеряли, а это почти два взвода! К тому же у противника из оружия остались одни винтовки. Раскуроченные моими выстрелами пулеметы превратились в груду бесполезного хлама. Стрелять в лесу из пехотных минометов немцы не решались, а корректировать огонь батареи, установленной в поле, они не успевали, и мы каждый раз ускользали из-под ее огня.

– Пора уходить, – сказал я сержанту, когда мы покинули очередную временную позицию. – Нашим мы дали вполне достаточно времени, и оставаться здесь дальше становится все опаснее.

– Можно подумать, до этого мы тут в полной безопасности прохлаждались, – усмехнулся Плужников.

– Тогда этот риск имел смысл, товарищ сержант, а теперь нам пора подумать о собственных жизнях, которые, напомню, в соответствии с уставом являются самым ценным, что есть в Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

– Ты опять за свое, ефрейтор?

– Опять, товарищ сержант, – кивнул я, – и повторю это еще не раз. Но ты, как мне кажется, в последние дни уже сам начинаешь понимать, что люди, вносившие эти слова в устав, не просто воздух сотрясали, а закладывали в них руководство к действию. Только почему-то многие наши командиры считают возможным эту статью устава игнорировать.

Сержант в ответ промолчал. Не знаю, о чем Плужников думал в тот момент, но выглядел он сосредоточенным и мрачным.

– Какой порядок отхода, ефрейтор? – наконец, спросил он, закрыв тем самым скользкую тему.

– Через час начнет быстро темнеть. Поэтому сейчас вы с Чежиным сначала ползком, потом просто скрытно двигаетесь на северо-запад в направлении отхода отряда капитана Щеглова. Примерно через пару километров останавливаетесь, находите укрытие, маскируетесь и ждете меня. Я еще немного поиграю тут в прятки с оккупантами, и, как стемнеет, разорву дистанцию. Ночью они нас в лесу ловить не станут. Вопросы есть?

– Может, мы лучше с тобой останемся? – предложил Борис.

– Нет смысла, – пояснил я, – во-первых, у вас нет патронов, а во-вторых, когда настанет время уходить, я сделаю это гораздо быстрее, если буду один. Вспомни наш маршбросок еще в том, первом, лесу, и ты сам поймешь, что я прав.

Сержант тоже хотел было что-то возразить, но, услышав мой ответ, передумал.

– За мной, боец! – приказал он Борису и первым пополз вглубь леса.

Оставшийся до сумерек час прошел относительно спокойно. Я очень экономно постреливал с закрытых позиций, меняя их после одного-двух выстрелов. Немцы тоже не настаивали, держась от меня на приличном расстоянии. Мины у них, похоже, закончились, а новых пока не подвезли. Артиллерия сто пятой пехотной дивизии все еще вплотную занималась заявками частей, сдерживавших уже выдыхающийся, но еще не отраженный окончательно контрудар шестой армии, так что в лесу наступило временное затишье. Мне даже не пришлось особо напрягаться, когда я решил, что пора покидать это негостеприимное место и тихо ушел на северо-запад, где в паре километров от меня вычислитель рисовал отметки Чежина и Плужникова, спрятавшихся в небольшом лесном овраге, поросшем по склонам молодыми деревьями.

К лагерю отряда капитана Щеглова мы вышли примерно через час. В стремлении уйти подальше от немцев они добрались почти до северо-западной границы лесного массива, но к опушке приближаться не стали и остановились метрах в трехстах от нее.

Место было выбрано неплохо. Вблизи этой оконечности леса не проходила ни одна дорога, а ближайший соседний перелесок, вытянувшийся длинным языком с севера на юг, находился всего в паре километров.

Сержант трижды негромко крикнул, подражая какой-то местной птице. На мой взгляд, получилось у него не очень, но цели своей он достиг – нас услышали и ответили, причем куда более профессионально, что и неудивительно, ведь капитан Щеглов командовал разведротой, а значит, свое дело его люди должны были знать неплохо.

– Все целы? – вместо приветствия задал вопрос Щеглов. Кровь с лица он уже смыл, но лоб под фуражкой белел свежей повязкой.

– Целы, товарищ капитан, – ответил Плужников. – Похоже, ефрейтор Нагулин отбил у немцев всякую охоту нас преследовать.

– Не думаю, что противника так просто испугать, – несколько смягчил я прозвучавший в этом заявлении оптимизм. – Если бы товарищ сержант и красноармеец Чежин не отвлекали на себя внимание противника, давая мне возможность спокойно стрелять, я не уверен, что мы вообще выбрались бы оттуда. Честно говоря, они рисковали куда больше меня.

Вокруг нас собрались все бойцы небольшого отряда, кроме лежачих раненых, и в их взглядах отчетливо читалось, что увидеть нас живыми они уже не рассчитывали.

– Благодарю за службу, бойцы, – произнес Щеглов. Фраза была уставная, но чувствовалось, что говорит капитан искренне.

– Служим Советскому Союзу, – негромко ответили мы, причем Плужников почему-то чуть не сбился на «служим трудовому народу», но вовремя исправился. Мне это показалось странным, ведь новый устав приняли в тридцать седьмом году. Четыре года уже прошло, можно было и привыкнуть. Давно, похоже, сержант на службе.

– У нас для тебя, Нагулин, сюрприз есть, – неожиданно улыбнулся капитан, – давай за мной.

Мы прошли в центр лагеря, и в свете направленного в землю фонаря я с удивлением увидел сидящего под деревом немца в летном комбинезоне. Руки унтер-офицера были связаны ремнем, и вид он имел весьма бледный.

– Мы наткнулись на него при отходе, – пояснил капитан, – висел на своем парашюте, зацепившись за крону дерева, и не подавал признаков жизни. Мы его сняли – думали документы забрать и карту, если есть, а он возьми и в себя приди. И как начало его выворачивать, я еле увернуться успел.

– Химии надышался, которой немцы патроны для противотанкового ружья снаряжают, – пояснил я. – Видимо, удачное попадание было, раз заряд сработал штатно. Вы его допрашивали, товарищ капитан?

– Как смог, – пожал плечами Щеглов, – с немецким у меня туговато. Что-то знаю, конечно, но этого явно недостаточно.

– Разрешите, я с ним предметно побеседую, товарищ капитан?

– Ну, давай, тем более что по большому счету это твой трофей, – усмехнулся Щеглов, – может, что полезное и расскажет.

– Имя, звание, номер части, – повернулся я к пленному члену экипажа «Юнкерса».

* * *

Майор Эрих фон Шлиман вынул из картонной папки листы с протоколом опроса командира одного из батальонов сто двадцать пятой пехотной дивизии, понесшего большие потери при попытке уничтожения крупной рейдовой группы русских. Потери казались действительно чрезмерными, но в итоговом документе полевой комиссии, расследовавшей этот инцидент, использовался именно термин «опрос», а не «допрос», а майор Тилль назывался «командиром батальона», а не «бывшим командиром», то есть по результатам расследования комиссия не нашла в его действиях ни преступления, ни некомпетентности, ни даже халатности.